Фотография
Ленин. Быть или не быть? - заведомо ложный вопрос! Управлять или быть управляемым! - Вот это истина!
Стих Демьяна Бедного (1944) про Ленина отражает исключительно то, что называется «культ личности». Желающий убедиться в том, может заменить там слово «Ленин» на слово «Христос», и мгновенно перенестись в 325-й год, на никейский собор, где был запущен культ личности Христа. Так что, культ личности вовсе не изобретение новой истории. Но часть любого вероучения, созданного герметичными философами по заказу кураторов западного (или библейского) проекта. Марксизм это такое же вероучение, созданное методологами той же школы. И сделанное, что называется, очень крепко. И по сей день фанатиков марксизма не пробить. Ведь любая теория уничтожается одним фактом, который не лезет в стройную систему данной теории. По марксизму таких фактов мегатонны. Но практика, увы, не критерий для современных теоретиков марксизма. Что такое вообще марксизм? Это то же самое, что операционная система. Операционная система, (вроде бы) заточенная под создание реальных социологических проектов. При этом она, что называется, не продукт отечественного производителя. Более того - она создана на основе фреймворка с более высокой мерой понимания общего хода вещей. А что бывает, если Вы приобретаете такую систему, да ещё бесплатно? Сыр в мышеловке. Операционная система с бэкдорами, дырами в защите и - самое главное, - с заведомо внесённым вредоносным кодом в самую основу ядра системы. LIV Вот вам мораль: по мненью моему, Кухарку даром нанимать опасно; Кто ж родился мужчиною, тому Рядиться в юбку странно и напрасно: Когда-нибудь придется же ему Брить бороду себе, что несогласно С природой дамской. . . Больше ничего Не выжмешь из рассказа моего. 10 октября 1830 Болдино Пушкин. Домик в Коломне. Полное и до уникальности точное описание того, как на Русь пришёл марксизм после того, как РПЦ умерла духовно. И финал. Ленин совершил невозможное. Не зря его один засланник назвал «великий фантаст». Ленин наложил патч на ядро операционной системы «марксизм» и реализовал его на практике, что вообще не было заложено в конструкционную документацию. Это как взять автомобиль, который не способен самостоятельно ездить, разогнать его на ручной тяге, а пока он движется - взлететь, как на самолёте. Сталин, имея уже богословское образование, то есть минимальный набор программирования, локализовал вредоносный код, в работе « Экономические проблемы социализма в СССР». Это последний труд И. В. Сталина, после которого он привлёк к работе над вопросом квалифицированных кодеров. Дал задание: «без теории нам смерть» - разработать новое ядро и тут его больше не видели живым. А потом понятию «марксизм-ленинизм» и вообще был придан ярлык дурилки, а диалектика была уничтожена. Так в чём же главное всего этого? А в том, что здесь стоит вопрос управления. Управлять или быть управляемым. Этот вопрос и есть первичный код в любой операционной системе для социальных проектов. Как сформулирован этот вопрос, так и работает система. А это вопрос философский. И вот через это мы постигаем, что философия - основа всего. Без философии невозможно построить такую систему, в которой чётко определяется, кто управляет. Иначе говоря - кто ты есть, - производитель управленческих услуг или потребитель управленческих услуг. Марксизм, как всем известно, имеет свой основной вопрос философии как нечто, напоминающее игру в напёрстки. А следовательно, тот, кто строит на основе такого кода систему, всегда в сути своей потребитель управленческих услуг. То есть в системе есть системно созданный бэкдор (разъём) для подключения внешнего управления. Данный вопрос основной для любого проекта, будь то управление колхозом, предприятием, своим здоровьем, созданием творческого продукта или даже отношениями с противоположным полом. Приложение - Александр Сергеевич Пушкин. Домик в Коломне --------------------------------------------------------------- Полный вариант из 54 октав. Воспроизведен по дореволюционным изданиям ("Сочинения и письма А. С. Пушкина" под редакцией П. О. Морозова 1903 г. ) Все существующие сегодня послереволюционные общедоступные издания Домика в Коломне являются урезанными (см. например, Издание ПСС Пушкина под редакцией Б. В. Томашевского 1957 г. и все последующие). --------------------------------------------------------------- Modo vir, modo femina. Ovidius То мужчина, то женщина Овидий I Четырестопный ямб мне надоел: Им пишет всякий. Мальчикам в забаву Пора б его оставить. Я хотел Давным-давно приняться за октаву. А в самом деле: я бы совладел С тройным созвучием. Пущусь на славу! Ведь рифмы запросто со мной живут; Две придут сами, третью приведут. II А чтоб им путь открыть широкий, вольный, Глаголы тотчас им я разрешу. . . Вы знаете, что рифмой наглагольной Гнушаемся мы. Почему? спрошу. Так писывал Шихматов богомольный, По б?льшей части так и я пишу. К чему, скажите? уж и так мы голы: Отныне в рифмы буду брать глаголы. III Не стану их надменно браковать, Как рекрутов, добившихся увечья, Иль как коней за их плохую стать, А подбирать союзы да наречья; Из мелкой сволочи вербую рать. Мне рифмы нужны; все готов сберечь я, Хоть весь словарь; что слог, то и солдат - Все годны в строй: у нас ведь не парад, IV У нас война! Красавцы молодые, Вы хрипуны (но хрип ваш приумолк), Сломали ль вы походы боевые? Видали ль в Персии Ширванский полк? Уж люди! мелочь, старички кривые, А в деле всяк из них, что в стаде волк! Все с ревом так и лезут в бой кровавый: Ширванский полк могу сравнить с октавой. V Поэты Юга, вымыслов отцы, Каких чудес с октавой ни творили? Но мы, ленивцы, робкие певцы, На мелочах мы рифму заморили. Могучие нам чужды образцы. Мы новых стран себе не покорили И наших дней изнеженный поэт Чуть смыслит свой уравнивать куплет. VI Но возвратиться все ж я не хочу К четырестопным ямбам, мере низкой. . . С гекзаметром. . . О, с ним я не шучу: Он мне не в мочь. А стих александрийский?. . Уж не его ль себе я залучу? Извилистый, проворный, длинный, слизкий И с жалом даже - точная змия; Мне кажется, что с ним управлюсь я. VII Он вынянчен был мамкою не дурой: За ним смотрел степенный Буало, Шагал он чинно, стянут был цезурой; Но, пудреной пиитике назло, Растрепан он свободною цезурой. Учение не в прок ему пошло: Hugo с товарищи, друзья натуры, Его гулять пустили без цезуры. VIII О, что б сказал поэт-законодатель, Гроза несчастных мелких рифмачей! И ты, Расин, бессмертный подражатель, Певец влюбленных женщин и царей! И ты, Вольтер, философ и ругатель, И ты, Делиль, парнасский муравей, Что б вы сказали, сей соблазн увидя? Наш век обидел вас, ваш стих обидя! IX У нас его недавно стали знать. Кто первый? Можете у "Телеграфа" Спросить и хорошенько все узнать. Он годен, говорят, для эпиграфа, Да можно им порою украшать Гробницы или мрамор кенотафа; До наших мод, благодаря судьбе, Мне дела нет: беру его себе! X Ну, женские и мужеские слоги! Благословясь, попробуем: слушай! Равняйтеся, вытягивайте ноги, И по три в ряд в октаву заезжай! Не бойтесь, мы не будем слишком строги; Держись вольней и только не плошай, А там уже привыкнем, слава Богу, И выедем на ровную дорогу. XI Как весело стихи свои вести Под цифрами, в порядке, строй за строем, Не позволять им в сторону брести, Как войску, в пух рассыпанному боем! Тут каждый слог замечен и в чести, Тут каждый стих глядит себе героем, А стихотворец. . . с кем же равен он? Он Тамерлан, иль сам Наполеон. XII Немного отдохнем на этой точке. Что? перестать или пустить на пе?. . Признаться вам, я в пятистопной строчке Люблю цезуру на второй стопе. Иначе стих то в яме, то на кочке, И хоть лежу теперь на канапе, Все кажется мне, будто в тряском беге По мерзлой пашне мчусь я на телеге. XIII Что за беда? Не все ж гулять пешком По невскому граниту, иль на бале Лощить паркет, или скакать верхом В степи киргизской. Поплетусь-ка дале Со станции на станцию шажком, Как говорят о том оригинале, Который, не кормя, на рысаке Приехал из Москвы к Неве-реке. XIV Скажу, рысак!. . Парнасский иноходец Его не обогнал бы. Но Пегас Стар, зуб уж нет. Им вырытый колодец Иссох. Порос крапивою Парнас; В отставке Феб живет, а хороводец Старушек-муз уж не прельщает нас, И табор свой с классических вершинок Перенесли мы на толкучий рынок, XV И там себе мы возимся в грязи, Торгуемся, бранимся так, что любо, Кто в одиночку, кто с другим в связи, Кто просто врет, кто врет еще сугубо. Но муза никому здесь не грози - Не то, тебя прижмут довольно грубо, И вместо лестной общей похвалы Поставят в угол "Северной Пчелы"! XVI Иль наглою, безнравственной, мишурной Тебя в Москве журналы прозовут, Или "Газетою Литературной" Ты будешь призвана на барский суд. Ведь нынче время споров, брани бурной; Друг на друга словесники идут, Друг друга режут и друг друга губят, И хором про свои победы трубят! XVII Блажен, кто издали глядит на всех, И, рот зажав, смеется то над теми, То над другими. Верх земных утех Из-за угла смеяться надо всеми! Но сам в толпу не суйся. . . или смех Плохой уж выйдет: шутками одними, Тебя, как шапками, и враг и друг, Соединясь, все закидают вдруг. XVIII Тогда давай Бог ноги. Потому-то Здесь имя подписать я не хочу. Порой я стих повертываю круто, Все ж видно - не впервой я им верчу! А как давно? Того и не скажу-то. На критиков я еду, не свищу, Как древний богатырь - а как наеду. . . Что ж? Поклонюсь - и приглашу к обеду. XIX Покамест можете принять меня За старого, обстрелянного волка, Или за молодого воробья, За новичка, в котором мало толка. У вас в шкапу, быть может, мне, друзья, Отведена особенная полка, А может быть впервой хочу послать Свою тетрадку в мокрую печать. XX Ах, если бы меня, под легкой маской, Никто в толпе забавной не узнал! Когда бы за меня своей указкой Другого строгий критик пощелкал! Уж то-то б неожиданной развязкой Я все журналы после взволновал! Но полно, будет ли такой мне праздник? Нас мало. Не укроется проказник! XXI А, вероятно, не заметят нас: Меня с октавами моими крупно. Однакож нам пора. Ведь я рассказ Готовил; а шучу довольно крупно И ждать напрасно заставляю вас. Язык мой - враг мой; все ему доступно, Он обо всем болтать себе привык. Фригийский раб, на рынке взяв язык, XXII Сварил его (у господина Копа Коптят его). Эзоп его потом Принес на стол. . . Опять, зачем Эзопа Я вплел с его вареным языком В мои стихи? Что вся прочла Европа, Нет нужды вновь беседовать о том! Насилу-то, рифмач я безрассудный, Отделался от сей октавы трудной! XXIII Усядься, муза; ручки в рукава, Под лавку ножки! Не вертись, резвушка! Теперь начнем. - Жила-была вдова, Тому лет восемь, бедная старушка, С одною дочерью. У Покрова Стояла их смиренная лачужка За самой будкой. Вижу я теперь Светелку, три окна, крыльцо и дверь. XXIV Дня три тому, туда ходил я вместе С одним знакомым перед вечерком. Лачужки этой нет уж там. На месте Ее построен трехэтажный дом. Я вспомнил о старушке, о невесте, Бывало, тут сидевших под окном, О той поре, когда я был моложе, Я думал: живы ли они? - И что же? XXV Мне стало грустно: на высокий дом Глядел я косо. Если в эту пору Пожар его бы охватил кругом, То моему б озлобленному взору Приятно было пламя. Странным сном Бывает сердце полно; много вздору Приходит нам на ум, когда бредем Одни или с товарищем вдвоем. XXVI Тогда блажен, кто крепко словом правит И держит мысль на привязи свою, Кто в сердце усыпляет или давит Мгновенно прошипевшую змию; Но кто болтлив, того молва прославит Вмиг извергом. . . Я воды Леты пью, Мне доктором запрещена унылость; Оставим это - сделайте мне милость! XXVII Старушка (я стократ видал точь-в-точь В картинах Рембрандта такие лица) Носила чепчик и очки. Но дочь Была, ей-ей, прекрасная девица; Глаза и брови - темные как ночь, Сама бела, нежна - как голубица; В ней вкус был образованный. Она Читала сочиненья Эмина. XXVIII Играть умела также на гитаре, И пела: "стонет сизый голубок" И "выду ль я. . . " и то, что уж постаре, Все, что у печки в зимний вечерок Иль скучной осенью при самоваре, Или весною, обходя лесок, Поет уныло русская девица, Как музы наши, грустная певица. XXIX Фигурно иль буквально: всей семьей, От ямщика до первого поэта, Мы все поем уныло. Грустный вой Песнь русская. Известная примета! Начав за здравие, за упокой Сведем как раз. Печалию согрета Гармония и наших муз и дев, Но нравится их жалобный напев. XXX Параша (так звалась красотка наша) Умела мыть и гладить, шить и плесть; Всем домом правила одна Параша; Поручено ей было счеты весть, При ней варилась гречневая каша (Сей важный труд ей помогала несть Стряпуха Фекла, добрая старуха, Давно лишенная чутья и слуха). XXXI Старушка-мать, бывало, под окном Сидела; днем она чулок вязала, А вечером, за маленьким столом, Раскладывала карты и гадала. Дочь, между тем, весь обегала дом, То у окна, то на дворе мелькала, И кто бы ни проехал иль ни шел, Всех успевала видеть (зоркий пол!). XXXII Зимою ставни закрывались рано, Но летом до ночи растворено Все было в доме. Бледная Диана Глядела долго девушке в окно. (Без этого ни одного романа Не обойдется: так заведено!). Бывало, мать давным-давно храпела, А дочка на луну еще смотрела XXXIII И слушала мяуканье котов По чердакам, свиданий знак нескромный, Да стражи дальний крик, да бой часов - И только. Ночь над мирною Коломной Тиха отменно! Редко из домов Мелькнут две тени. Сердце девы томной Ей слышать было можно, как оно В упругое толкалось полотно. XXXIV По воскресеньям, летом и зимою, Вдова ходила с нею к Покрову, И становилася перед толпою У крылоса налево. Я живу Теперь не там, но верною мечтою Люблю летать, заснувши наяву, В Коломну, к Покрову - и в воскресенье Там слушать русское богослуженье. XXXV Туда, я помню, ездила всегда Графиня. . . (звали как, не помню, право). Она была богата, молода; Входила в церковь с шумом, величаво; Молилась гордо (где была горда!). Бывало, грешен! все гляжу направо, Все на нее. Параша перед ней Казалась, бедная, еще бедней. XXXVI Порой графиня на нее небрежно Бросала важный взор свой. Но она Молилась Богу тихо и прилежно И не казалась им развлечена. Смиренье в ней изображалось нежно, Графиня же была погружена В самой себе, в волшебстве моды новой, В своей красе надменной и суровой. XXXVII Она казалась хладный идеал Тщеславия. Его б вы в ней узнали; Но сквозь надменность эту я читал Иную повесть: долгие печали, Смиренье жалоб. . . В них-то я вникал; Невольный взор они-то привлекали. . . Но это знать графиня не могла, И, верно, в список жертв меня внесла. XXXVIII Она страдала, хоть была прекрасна И молода, хоть жизнь ее текла В роскошной неге; хоть была подвластна Фортуна ей; хоть мода ей несла Свой фимиам, - она была несчастна. Блаженнее стократ ее была, Читатель, новая знакомка ваша, Простая, добрая моя Параша. XXXIX Коса змией на гребне роговом, Из-за ушей змиею кудри русы, Косыночка крест-накрест иль узлом, На тонкой шее восковые бусы - Наряд простой; но пред ее окном Все ж ездили гвардейцы черноусы, И девушка прельщать умела их Без помощи нарядов дорогих. XL Меж ними кто ее был сердцу ближе, Или равно для всех она была Душою холодна? увидим ниже. Покамест мирно жизнь она вела, Не думая о балах, о Париже, Ни о Дворе (хоть при Дворе жила Ее сестра двоюродная, Вера Ивановна, супруга гоф-фурьера). XLI Но горе вдруг их посетило дом: Стряпуха, возвратясь из бани жаркой, Слегла. Напрасно чаем и вином, И уксусом, и мятною припаркой Ее лечили. В ночь пред Рождеством Она скончалась. С бедною кухаркой Они простились. В тот же день пришли За ней, и гроб на Охту отвезли. XLII Об ней жалели в доме, всех же боле Кот Васька. После вдовушка моя Подумала, что два-три дня, не доле - Жить можно без кухарки; что нельзя Предать свою трапезу Божьей воле. Старушка кличет дочь: "Параша!" - Я! "Где взять кухарку? Сведай у соседки, Не знает ли. Дешевые так редки". XLIII "Узнаю, маменька". - И вышла вон, Закутавшись (зима стояла грозно, И снег скрипел, и синий небосклон, Безоблачен, в звездах сиял морозно). Вдова ждала Парашу долго: сон Ее клонил тихонько; было поздно, Когда Параша тихо к ней вошла, Сказав: "вот я кухарку привела". XLIV За нею следом, робко выступая, Короткой юбочкой принарядясь, Высокая, собою недурная, Шла девушка и, низко поклонясь, Прижалась в угол, фартук разбирая. "А что возьмешь?" - спросила, обратясь, Старуха. - Все, что будет вам угодно, - Сказала та смиренно и свободно. XLV Вдове понравился ее ответ. "А как зовут?" - А Маврой. - "Ну, Мавруша, Живи у нас; ты молода, мой свет; Гоняй мужчин. Покойница Феклуша Служила мне в кухарках десять лет, Ни разу долга чести не наруша. Ходи за мной, за дочерью моей; Усердна будь; присчитывать не смей". XLVI Проходит день, другой. В кухарке толку Довольно мало: то переварит, То пережарит, то с посудой полку Уронит; вечно все пересолит. Шить сядет - не умеет взять иголку; Ее бранят - она себе молчит; Везде, во всем уж как-нибудь подгадит. Параша бьется, а никак не сладит. XLVII Поутру, в воскресенье, мать и дочь Пошли к обедне. Дома лишь осталась Мавруша; видите ль, у ней всю ночь Болели зубы; чуть жива таскалась; Корицы нужно было натолочь - Пирожное испечь она сбиралась. Ее оставили; но в церкви вдруг На старую вдову нашел испуг. XLVIII Она подумала: "в Мавруше ловкой Зачем к пирожному припала страсть? Пирожница, ей-ей, глядит плутовкой! Не вздумала ль она нас обокрасть Да улизнуть? Вот будем мы с обновкой Для праздника! Ахти, какая страсть!" Так думая, старушка обмирала, И наконец, не вытерпев, сказала: XLIX "Стой тут, Параша. Я схожу домой: Мне что-то страшно". Дочь не разумела, Чего ей страшно. С паперти долой Чуть-чуть моя старушка не слетела; В ней сердце билось, как перед бедой. Пришла в лачужку, в кухню посмотрела - Мавруши нет. Вдова к себе в покой Вошла - и что ж? о Боже! страх какой! L Пред зеркальцем Параши, чинно сидя, Кухарка брилась. Что с моей вдовой? "Ах, ах!" и шлепнулась. Ее увидя, Та второпях с намыленной щекой Через старуху (вдовью честь обидя) Прыгнула в сени, прямо на крыльцо, Да ну бежать, закрыв себе лицо. LI Обедня кончилась; пришла Параша. "Что, маменька?" -Ах, Пашенька моя! Маврушка. . . "Что, что с ней?" - Кухарка наша. . . Опомниться досель не в силах я. . . За зеркальцем. . . вся в мыле. . . - "Воля ваша Мне, право, ничего понять нельзя. Да где ж Мавруша?" - Ах, она разбойник! Она здесь брилась. . . точно мой покойник! LII Параша закраснелась или нет, Сказать вам не умею; но Маврушки С тех пор как не было - простыл и след; Ушла, не взяв в уплату ни полушки И не успев наделать важных бед. У красной девушки и у старушки Кто заступил Маврушу? признаюсь, Не ведаю и кончить тороплюсь. LIII "Как, разве все тут? Шутите!" - Ей-Богу. "Так вот куда октавы нас вели! К чему ж такую подняли тревогу, Скликали рать и с похвальбою шли? Завидную ж вы избрали дорогу! Ужель иных предметов не нашли? Да нет ли хоть у вас нравоученья?" - Нет. . . или есть: минуточку терпенья. . . LIV Вот вам мораль: по мненью моему, Кухарку даром нанимать опасно; Кто ж родился мужчиною, тому Рядиться в юбку странно и напрасно: Когда-нибудь придется же ему Брить бороду себе, что несогласно С природой дамской. . . Больше ничего Не выжмешь из рассказа моего. 10 октября 1830 Болдино
СССР Россия Сталин РПЦ Завещание Сталина поэзия управляющая элита управление марксизм Пушкин
